— Не забывай, что у парня уже есть навыки оперативной работы, полученные в шайке-лейке Фон Ортеля. Да еще два года курсов красных командиров. Ты чего его с другими сравниваешь? Вон этот из Закарпатья в самолете вообще обосрался и болтался на парашюте как настоящий мешок с дерьмом.
В комнате засмеялись.
— Скажи, Эйнар, как тебе показался Орловский? — обратился к Лилло Томсон.
— Осторожный такой, — ответил стукач и выругался по-эстонски.
— Вот видишь! — Лутц видимо встал, потому что сначала послышался звук отодвигаемого стула, а потом скрип половиц. На облезлый куст шиповника легла тень. Виктор Орловский прижался спиной к холодной стене.
— Вижу, — необычно жестким голосом ответил Девид, — вижу, что ты становишься таким же параноиком, как и нынешние чекисты после так называемого «подарка» Шеленберга.
Сергей начал потихоньку перемещаться вдоль стены в сторону угла здания. Конечно, он мог услышать еще много интересного, но перспектива заработать воспаление легких ему не улыбалась, да и занятия по шифровке вот-вот должны были начаться. Но главное он услышал — первый экзамен пройден. Последнее, что донеслось до него через открытую форточку это слова про какого-то ежика и взрыв хохота после слова «педрила».
Волкову-Оловскому было не до смеха. Сейчас он лежал на кушетке, уставившись в потолок. Он с недавних пор привык не удивляться ничему, но само существование ДСО «Волна», фактически настоящего подрывного разведывательного центра под самым носом у всесильного НКВД не могло не поражать. Та легкость, с которой люди Ульриха фон Ортеля в прошлом году организовали ему побег из Усть-Илимского лагеря, сразу навела его на мысли, что не все чисто в рядах нашей пролетарской карательной организации. Но чтоб до такой степени…
— Дрыхнешь? — Гоша вошел в комнату, прижимая к животу небольшой газетный сверток. — Значит сальцо я один хавать буду.
— Черта лысого, — его сосед встал с койки. — Откуда взял?
— Да есть тут один хохол из службы обеспечения, — Яценко положил сверток на стол и принялся его разворачивать. — У него на пачку «казбека» выменял. Это такой жук, у него все есть. Барыга.
— Хохлы, они все такие.
— Не скажи Вить, — Гоша ухмыльнулся. — Я ведь не такой.
— Эх, сейчас бы водочки…
— Размечтался! Я даже хлебушка достать не смог. Там около столовой эти прибалтийские блатные чмыри крутились. Вмиг начальству настучали бы.
— Про город ничего не слышно?
— А что город? Послезавтра вас, молодняк, на ориентирование погонят. Сначала всей толпой, как пионеров в зоопарк, а потом разобьют на пары. Я все это уже проходил. Фигня.
— Ну фигня не фигня, а я например с удовольствием прогулялся бы. Запарился здесь третью неделю кантоваться. Только на прыжки и выезжаем.
— А чего тебе? Тепло, светло и мухи не кусают. Или там, в Москве у тебя интерес какой? — Гоша проглотил ломик тонко нарезанного сала и посмотрел на Орловского.
Тот поджал губы.
— Баба? Угадал ведь? — Яценко заржал. — Смотри, у нас с этим строго. О всяких потусторонних связях надо незамедлительно докладывать начальству.
— Да нет никаких связей, — Виктор вспомнил Зою с Пресни, на которую заглядывался еще в бытность свою Волковым.
ЗИС шестнадцатый лихо вывернул в Лаврский переулок и затормозил у булочной, вытряхнув из пассажиров остатки сна.
— Орловский и Сидельников на выход, — простужено прохрипел Максим Петрович Савостьянов, числившийся в «Волне» художником, а на деле ведущий курс топографии.
Виктор соскочил с подножки и принялся разминать ноги в ожидании, когда из автобуса выберется Колька Сидельников.
Вопреки ожиданиям Орловского-Волкова его не включили в группу желторотых курсантов-новичков, каким в общем-то был и он сам, а проинструктировав, выпустили в город в паре с несостоявшимся кавалеристом, Николаем Сидельниковым. Этот сын свежераскулаченного Матвея Артемьевича Сидельникова рванул из мест расположения своей бригады спасать папаню, но до глухого таежного поселка Ильмень так и не добрался. На одном из Уральских полустанков он, постоянно подкреплявший свои силы всем, что горит, завис в местном борделе и, связавшись с шайкой конокрадов, помимо всего прочего промышлявших разбоем, выпал на несколько недель из суровой реальности. Там он, размахивающий шашкой и грозящийся изрубить товарища Сталина в окрошку, и попался на глаз эмиссару Яна Лутца.
И вот они вдвоем стоят на кривых Московских улочках, озираясь по сторонам и прикидывая в какую сторону идти, чтобы оказаться на Мещанской или Троицкой. Определились.
Колю в первую очередь интересовали не названия улиц и номера домов, а манящие вывески, на которых было написано» Пирожки», «Сосисочная», «Пельменная». Сам он был невысокого роста, сухощавый, с длиной, тонкой цыплячей шеей и постоянно что-то жевал. Казалось бы, сколько можно есть? И куда все это беспрестанно поглощаемое девается?
Занятый поиском хлеба насущного, Коля едва не налетел на зябко кутающуюся в шаль продавщицу мороженного, которая в своем тоненьком пальтишке еще только обживала угол Мещанской и Лаврского.
— Ты знаешь, Колян, мне кажется, что за нами следят, — Орловский дернул Сидельникова за рукав.
— Кто? — испуганно вытаращился на него Коля, отвлекшись, наконец, от созерцания кренделя из папье-маше.
— Почем я знаю? Просто вон тот тип в белом шарфе как будто по пятам за нами плетется.
— Где?
— Да не крути ты башкой! В витрину посмотри. Видишь, делает вид, что афишу читает?