Пятнадцатый истребительный батальон в составе колонны восемьсот семьдесят третьего противотанкового полка, сформированного из московских рабочих и служащих, вышел пешим порядком из москвы и к ночи остановился в какой-то небольшой, на тридцать дворов, деревеньке, названия которой Дмитриев не запомнил. Савелий всю дорогу думал только об одном: как бы половчее приспособиться нести станок от «максима», чтобы тот не бил его при каждом шаге по спине. Еще очень хотелось есть. Обещанные полевые кухни так и не появились. Грузовик с сух-пайками и плащ-палатками тоже где-то застрял и не появился даже на следующее утро. С оружием же вообще была беда. Многие из выданных трехлинеек оказались учебными, с просверленными стволами, а бутылки с зажигательной смесью, называемые еще «коктейлем Молотова», которые некоторые ушлые ополченцы решили проверить еще днем, на привале, разбивались, но не воспламенялись.
— Оружие добудете себе в бою, — ответил политрук Вайганис, на жалобу одного парня, похожего на студента первокурсника.
Кстати, потом Савелий этого паренька больше не видел. Говорили, что всех студентов на следующий день собрали в Наро-Фоминске и отправили обратно в Москву.
Утром на шоссе им навстречу попалась большая колонна грузовиков, вывозящая из города станки, тюки с хлопковой пряжей и скот. Ни что не должно было достаться врагу.
Людей на улицах Наро-Фоминска, несмотря на шквальный ветер и мокрый снег, было много. Жители покидали город. С мешками за спиной, с узлами и чемоданами, они вереницей тянулись к станции, к московскому поезду. В этот день не было не одного налета. Зато недавно, судя по всему, немецкие бомбардировщики хорошо поработали. У в которы уже раз восстановленного моста через Нару в кювете валялось полтора десятка сгоревших грузовиков и одна эмка, с прошитой пулями крышей. За такими машинами «мессеры» охотились с утроенным рвением.
Котовасенко отделился от колонны и подошел к старику, который тянул тележку с поклажей, с аккуратно притороченным к ней медным чайником.
— Отец, как проехать к ткацкой фабрике?
— Прямо. По левую руку увидишь кирпичные корпуса. Она и есть. Говорят, взрывчатку в нее заложили?
— Кто говорит?
— Люди! Э-эх! Строили-строили, и на тебе…
— Что ж, фашисту ее оставлять?
Старик смотрел на Котовасенко выцветшими голубыми глазами, помолчал, и командир батальона остро почувствовал неловкость, какую-то вину перед стариком.
— Зачем фашисту? — веско проговорил дед. — Ты нам ее сбереги. Стань здесь крепко и не отдай. Доколе ж будем пятиться? До Москвы? Так вот она — шестидесяти верст нету. — И дернув саночки, пошел, сутулясь, к станции.
Штаб полка разместился на опустошенной текстильной фабрике, а их батальон отправили на левый фланг обороны, в село Нефедово, на уже отрытые позиции.
Наконец-то, к вечеру подъехали полевые кухни. Набив брюхо и угостившись у Леднева махоркой, (свои папиросы Савелий искурил еще по дороге) он принялся помогать своему первому номеру собирать пулемет. В этом Дмитриев. Похоже, соображал получше Егора Семеновича. Все-таки в бытность свою в школе красных командиров не один раз проделывал эту операцию.
— Я ведь в еще гражданскую с этой машинкой дело имел, — смущенно сказал Леднев. — Да и то не долго. Потом по ранению в тыл отправили, стыдно сказать, бабами на деревне командовать. На флот, хоть и речной, я ведь только в тридцать первом вернулся.
Малиновое солнце садилось за лесом, отражаясь в стеклах крайних изб Нефедово. Ветер и снег утихли и из самого ближнего к ним дома, который занимали артиллеристы и зенитчики, вертикальным столбом поднимался густой белый дым. Значит, ночь будет морозная.
Дмитриев свернулся калачиком на дне окопа и укутал ноги чехлом от пулемета. Ближе к утру с неба опять повалили белые хлопья, с рассветом превратившиеся в тяжелые капли дождя. Ополченцы заворочались и принялись выбираться из своих ниш, которые начинала подтапливать, собирающаяся на дне окопов вода Савелий тоже встал. От неудобной позы болела спина, правую ногу свело, и зуб на зуб не попадал.
Стая галок, испуганно галдя, пронеслась над головой, и тут же порыв ветра принес собой неожиданный рык мотора. В прозрачном морозном воздухе рокот прогреваемых двигателей немецких танков теперь стал хорошо слышен и остальным. Доносился он аж с опушки леса, раскинувшегося за двумя заснеженными холмами. В бинокль можно было рассмотреть плохо замаскированные машины и перепаханное гусеницами поле перед тем лесом.
Слева в окопах шебуршались пацаны с курсов младших политруков. Сорок человек. Юноши столпились возле небольшого костерка и, толкая друг друга, грели руки. На них вообще страшно было смотреть. Если ополченцы, собираясь на фронт, прихватили с собой каждый свою теплую одежку, то курсантам шинелей не выдали, а октябрь нынче выдался холодным. В ночь с шестого на седьмое, на поля лег снег. И хоть к полудню от него остались лишь островки в низинах, все равно было зябко.
С левого фланга позиции занял плотничий батальон, а сразу за ним батальон охраны штаба. За курсантами по правому флангу оборону должны были держать, железнодорожиый батальон, сводный отряд конников (семьдесят человек без лошадей) и батальон НКВД — вот такая сборная солянка.
Танки шли, медленно растягиваясь в стальную цепь. Нехотя покачиваясь, они водили стволами пушек, выискивая цель. Ятка три стальных монстров.
Первыми нервы не выдержали у железнодорожников. С их фланга заработал пулемет. Защелкали одиночные винтовочные выстрелы. И вот уже шквал бесполезного огня терзал покрытую подтаявшим настом землю, а вовсе не немецких солдат, сидящих на броне.