Охота на Сталина - Страница 33

— На-ка, парниша, выпей, — седоусый дед, похожий на путевого обходчика из-за своего странного плаща, протянул ему алюминиевую кружку. Припав к ее краю, Орловский принялся жадно пить прямо из рук старика.

— А его вообще кто-нибудь проверял? — спросил недовольным голосом парень, сидящий верхом на единственном стуле. — Вдруг он светится, как новогодняя елка.

— В норме, — ответили из темного угла.

— Обижаешь, — обернулся к парню старик, стянувший с головы капюшон и лыжную шапку. — У меня с этим четко.

В тусклом свете чадящей лампы Виктору удалось, наконец, рассмотреть старика, который оказался не так уж и стар. Просто глубокая морщина на его щеке оказалась шрамом, а седой не по годам шевелюрой он обзавелся совсем недавно. Теперь Орловский это откуда-то знал. Как знал, что находится на удаленной базе хантеров в Калязине. Городок располагался на острове посреди Волги, на стыке Московской, Калининской и Ярославской областей. Это была резервная база хантеров, где они отдыхали и лечили свои профессиональные болячки. То есть огнестрелы, переломы и обморожения как-то лечили, а с лучевой болезнью сюда просто приезжали умирать, как кошки уползают подыхать куда-нибудь подальше.

В Калязине резервная база была устроена не случайно. Это место — одно из самых «чистых» возле Москвы, да и добираться сюда было удобно. По Волге, а затем по каналу Волга-Москва до бывшей столицы можно было добраться на моторке за четыре часа. Правда, зимой база пустовала. Хантеры предпочитали отсиживаться-отлеживаться на основной базе в Деденево, откуда летом в Москву пробирались тоже по реке, а зимой на санях или кто по беднее, пехом.

Все эти знания всплывали в воспаленном сознании Виктора постепенно, какими-то отрывками. Размытые картины непонятно какого прошлого чередой проплывали перед ним, пластом, лежащим на пожертвованной кем-то лежанке.

Сначала вспомнилась Московская эпопея, потом оба побега из лагеря. Разведшколу он помнил плохо, что было после нее, не помнил вообще. Зато недавние события были настолько ярки, что не давали заснуть.

Орловский прикрыл воспаленные глаза.

— А-а-а, еще один! Ну проходи, проходи, не тушуйся. Тут все свои, — невысокий улыбчивый мужчина средних лет протянул руку и представился. — Сенько Аркадий Петрович. Комендант. А если коротко — Сеня.

Виктор удивленно посмотрел на коменданта. Вроде бы солидный мужик, не пацан какой-нибудь, да еще и при должности, а просит называть его каким-то Сеней.

— А у нас у всех тут кликухи, — ответил за Сеню парень, куривший в углу уже вторую сигарету подряд.

— Да, — подтвердил Сеня. — В рейде, понимаешь, некогда по имени-отчеству звать-величать. Там бывает каждая секунда дорога. Вот он, — комендант показал на парня в углу. — Морок. Это Бивень. Он же Бивин Антон, прости, не помню по батюшке…

— Антон Ильич, — засмеялся хантер, сидящий за столом. — Я уж и сам свое имя забывать начал. Вспоминаю только, когда у этих бобиков в ведомости расписываюсь.

— Это Корка — Анзор Коркия, — Сеня продолжал представлять присутствующих. — Глум — Петраков Михаил…

— А почему Глум?

— Потому, что глумиться любит, — фыркнул из своего угла Морок.

— Никто не знает, — Сеня присел на табурет и принялся разминать папиросу. — Глум у нас ветеран. Когда меня сюда из лагеря перевели, он тут уже вовсю хантерствовал. Сам он тоже не помнит, почему его так зовут.

Глум — тощий, жилистый хантер, с заостренным тонким носом и выпирающими скулами, придающими его лицу хищное выражение, молча сидел на тюфяке и чистил какое-то незнакомое Орловскому оружие. Скорее всего, это автомат. Только ни на английский «Томпсон», ни на немецкий «Шмайсер», ни на ППШ он не был похож. Единственное, с поздним вариантом «шпагина» его роднил магазин, похожий на рожок. Так он и назывался, как потом узнал Виктор.

Орловский вспомнил, чему его учили в разведшколе в той другой довоенной жизни. Хочешь сблизиться с человеком — спроси его о чем-нибудь.

— Что это за автомат? — он подошел к Глуму и принялся рассматривать диковинное оружие. — Американский?

— Немецкий, — хантер вынул из ствола шомпол. — Теперь называется «Хекслер». Вообще-то это наш автомат. Раньше он АК-47 назывался. Разработал его мой тезка, Михаил Калашников. В сорок седьмом его начали на Урале выпускать, да толком он так в войсках и не появился. Теперь-то фрицы его на своих заводах штампуют, — Глум нежно погладил приклад автомата. — Нам бы таких машинок побольше, да «катюш», да вертолетов — хрен бы мы сейчас здесь на янки горбатились.

— А откуда у тебя «Хекслер»? — спросил Виктор, чтобы отвлечь Хантера от невеселых мыслей.

— От немцев вестимо. Я ведь еще в сорок восьмом хантерствовать начал, через год, после того как союзники по Москве и Ленинграду отбомбились. Наши еще к Уралу отползали, а немцы здесь уже вовсю трофейные команды из военнопленных формировали. Они ведь тогда первыми прочухались насчет материальных ценностей в зонах отчуждения и стали гонять туда унтерменьшей за трофеями. Сами-то они в эту ядерную помойку лезть не дураки. Правда и они до конца толком ничего не знали. Радиация, она ж без цвета и запаха. Не чувствуешь ничего такого, а значит и не страшно. Вот набрали смертников по всем лагерям и вперед. А куда денешься? Только толку от подневольной скотинки было мало. Копыта наш брат отбрасывал быстро, ноги делал при первой возможности. Многие прямо там, в зонах и оставались. Человек, он где угодно приспособиться может. Ох, и поимели мы потом с этими друзьями проблем. Ведь и теперь их последователи нам житья не дают. На выходе подстерегают суки. А тогда порой ни одного рейда без потерь не обходилось. Уходят, бывало в зону десятка три бывших военнопленных в сопровождении двух-трех вольнонаемных и одного немецкого младшего чина, а возвращаются дай-то Бог трое-четверо.